Пост-релиз #16, 24 марта 2023
Елена Конева
Анализ динамики восприятия войны в Украине жителями России
Уже год, как мы изучаем состояние общественного сознания жителей России в период войны с Украиной.
Весь этот год мы задавали вопросы, и, понимая их ограниченность, складывали их в симптомокомплексы, пытаясь прорваться через слова к пониманию того, что у граждан России в голове и сердце. Надеюсь, мы достигли своей цели.
Отношение к войне разделило Россию
Война все больше политизирует даже нейтральную часть россиян. Отношение к войне стало параметром, который окончательно расколол общество. И это вполне закономерно. В этом сложном параметре слилось множество шкал, множество предпосылок. Отношение к власти, мера либерализма, критичность мышления, пресловутый имперский архетип, высокомерие, неудовлетворенность собственной жизнью, потребность в признании себя и своей страны, обращенность в прошлое, уровень самоидентификации, миф о примате коллективного, воспитание в духе подчинения, культивируемый милитаризм – все сложилось в мировоззрение, которое определило выбор.
Внешние факторы – затянувшаяся спецоперация, прорывающаяся общественная дискуссия, общение в референтных группах – все больше требуют от каждого определить свою позицию.
Отношение к войне стало почти безусловным предиктором того, как человек – сторонник или противник войны – с большой вероятностью ответит на той или иной вопрос.
В наших исследованиях мы были сосредоточены на теме войны, и потому у нас в анкетах основные вопросы были “военные”. На их материале эта особенность выглядит особенно ярко.
И хотя на вопрос, испытывали ли наши респонденты сомнения в отношении военной операции, треть противников (и 11% сторонников) войны ответили утвердительно, у нас есть основания говорить об отсутствии перетекания людей между группами поддержки войны и несогласия с ней.
Сторонники войны
Главным вопросом для всех исследователей стал вопрос об уровне, глубине и причинах поддержки того, что Путин приказал называть специальной военной операцией.
В течение года уровень этой поддержки номинально колебался на уровне 55-60%. Он сформировался в начале войны и, в целом, застыл; небольшие колебания отражали динамику событий.
Показатель опустился с 64% в мае до 55% в начале июля, когда накопились как личные проблемы респондентов, так и неуспехи на фронте, а “операция” превысила ее оценочную продолжительность в несколько месяцев (в марте такое ожидание продолжительности было у 56%, к июлю у 34%, а в феврале уже у 21%).
Второй раз уровень поддержки временно понижался до 53% в конце сентября, после объявления мобилизации. Уже через несколько недель она восстановился до 57%, а к февралю – до 59%.
Вполне вероятно, что эта компенсация отчасти была связана со следующей после мобилизации массовой волной выезда за границу. В любом случае, эти колебания незначительны.
На протяжении всего исследования доля тех, кто открыто выражает несогласие со спецоперацией, колебалась незначительно, и в февральской волне опросов составила 11%. Самое низкое число открыто не поддержавших войну наблюдалось в начале марта 2022 года – 7% (именно в этот момент были приняты репрессивные нормы о “дискредитации” российской армии). При этом в среднем за весь год около трети респондентов (31%) затруднились или не захотели отвечать на вопрос о поддержке войны, что выглядит аномально высокой долей в отношении ключевого вопроса жизни страны. Максимальная доля уклонившихся от конкретного ответа (36%) приходится на 29-30 сентября 2022 года, то есть непосредственно после объявления “частичной” мобилизации. При этом в группе не отвечающих наблюдается явное демографическое смещение: на протяжении всего исследования доля младших возрастов (18-34 лет) в ней составляла от 42 до 52%. И именно в этих возрастах доля не поддерживающих войну существенно выше, чем в остальных возрастных группах.
В целом, можно говорить о двух уровнях поддержки: до июля и после. Летом поддержка немного снизилась, но с тех пор держится на одном уровне.
Есть ли ресурс для роста (подлинной) поддержки войны?
Вероятно, да. Информация о потерях российской армии в принципе, рост этих потерь, потенциальное приближение украинской армии к российской границе, диверсионная деятельность украинцев (или не украинцев) на территории России, гражданские жертвы – все, что будет сопровождаться страхом и сочувствием “к своим”, может увеличить поддержку за счет тех, кто сегодня пока не определился с позицией.
Противники войны
Противники войны стали самым сложным сегментом для измерения и анализа.
Самое низкое число открыто не поддержавших войну наблюдалось в начале марта 2022 года – 7% (именно в этот момент были приняты репрессивные нормы о “дискредитации” российской армии). При этом в среднем за весь год около трети респондентов (31%) затруднились или не захотели отвечать на вопрос о поддержке войны, что выглядит аномально высокой долей в отношении ключевого вопроса жизни страны. Максимальная доля уклонившихся от конкретного ответа (36%) приходится на 29-30 сентября 2022 года, то есть непосредственно после объявления “частичной” мобилизации. При этом в группе не отвечающих наблюдается явное демографическое смещение: на протяжении всего исследования доля младших возрастов (18-34 лет) в ней составляла от 42 до 52%. И именно в этих возрастах доля не поддерживающих войну существенно выше, чем в остальных возрастных группах.
Вербально “не поддерживаю” на протяжении всего года нам отвечали 10-13% респондентов. Мы много раз на данных доказывали, что этот показатель в реальности в 2-2,5 раза выше за счет тех людей, кто из соображений личной безопасности ушел в позицию “не хочу отвечать на этот вопрос”: от 12 до 17%. Позиция ”затрудняюсь ответить” по этому вопросу набирала 15-19%. Аналитика по содержательным вопросам дает основание утверждать, что противников войны в России 30%.
Другие исследовательские компании в ответ на этот вопрос, без позиции “не хочу отвечать” получают около 20% неподдержки, что вполне коррелирует с нашей оценкой.
Ресурсом увеличения числа противников войны являются сомневающиеся. По многим вопросам они оказываются ближе к противникам; особенно это относится к тем респондентам, которые артикулированно отказались отвечать на отдельные сензитивные вопросы.
Группа противников войны весь этот год находится в тяжелом моральном состоянии. Они не чувствуют возможности влиять на свою жизнь; основные их эмоции – гнев, стыд, разочарование, усталость (61% против 26% у сторонников войны), нарастающая тревога (с 53% весной до 76% в феврале) и апатия.
Эти люди живут в состоянии изоляции. 44% противников войны лишились важных для них интернет-ресурсов. Среди сторонников в этом плане пострадали только 9%.
На протяжении всей войны более 40% противников войны переживают конфликт со своими близкими. Противники войны, в силу большей критичности мышления, ожидают от близких и, в целом, людей своего профиля и референтного круга отвержения войны, и встретив поддержку или позицию “не все так однозначно”, продолжают дебаты в окружении пропаганды и рисков, или рвут отношения.
Они расстаются со своими близкими по причине их отъезда: уже в конце марта треть противников войны сообщили об эмиграции близких (пусть не только в военный период). По оценкам демографов, за две военные волны эмиграции уехали 800 000 россиян.Тогда же половина этих граждан сообщила о своем желании эмигрировать. Они живут во враждебном окружении: 73% летом чувствовали опасность публичных выступлений, и они были правы – 58% сторонников войны сегодня одобряют уголовное преследование граждан, публично осуждающих “специальную военную операцию”.
Остается все меньше каналов и форматов самовыражения, групповой поддержки и самоидентификации. Противники войны более требовательны в коммуникациях, эмоционально неустойчивы, разнородны, это создает дополнительные сложности в социальной адаптации в кризисное время.
Материальное положение этой группы, согласно их оценкам, ухудшилось радикально сильнее, чем в группе сторонников войны: 72% против 35%. Их массово увольняют как нелояльных спецоперации граждан – особенно это касается профессий, подразумевающих публичность. Преследуются учителя и преподаватели. Доносы стали обычной практикой. Идеологизация общественной жизни, культуры, образования затрагивает, в первую очередь, тех, кто не соответствует стандартам этой идеологии.
Закрытие границ, осложнения с визами и прекращение полетов изолируют от мира, в первую очередь, этих людей, 77% которых считают важным сотрудничество России с Западом.
Противники войны потеряли будущее. Осенью после объявления мобилизации основными чувствами относительно будущего России у противников войны были страх, тревога, отчаяние и безысходность. Экзистенциальный тупик.
Те, кто нашел в себе силы и возможность, уехали. Для данного исследования мы их потеряли.
Мы все больше будем изучать противников войны как группу “оставшихся”, которые живут в окружении пропаганды, громкого большинства и большого диапазона репрессий. Наши коллеги из Лаборатории публичной социологии, собрав огромный материал, прекрасно описывают сложную мотивацию отвержения войны и “динамику от ярких протестных эмоций к депрессии и апатии”.
Необходимо отдавать себе отчет в том, что внутренний протест против войны может быть вызван не только негодованием по поводу конкретной агрессии в Украине, но пацифизмом, абстрактным неприятием войны как таковой. Еще одним важным мотивом отторжения является материальная неустроенность: практически все исследования показывают, что бедные в меньшей степени поддерживают войну.
Как ни парадоксально, противники войны менее политизированы, чем ее сторонники: их заботит внутренняя политика, социальные проблемы, и это еще один тип аргументов против войны. Они более аполитичны, к политической позиции их призвала война.
Для нас это наблюдение коллег из ЛПС стало откровением и позволило более точно читать наши собственные данные. Ловушка сознания рисовала образ противника войны как мальчика, стоящего на плечах друга и рисующего антивоенный рисунок. Но таких, очевидно, немного. Видимо, как раз те 10-13%, отвечающие интервьюерам “Нет, я не поддерживаю спецоперацию” и включают в себя такую категорию антивоенных радикалов.
Это открытие – изначальная не-политизированность противников войны – позволила лучше понять тревожный, депрессивный и, как будто бы, пассивный профиль этих людей. Они были, по определению, настроены на нормальную, мирную жизнь, они работали на квалифицированной работе, растили детей. Война их призвала к протесту, обострению неприятия режима Путина и осознанию бесперспективности жизни в этой стране. В условиях демократического государства они являлись бы нормальной здоровой частью общества, но теперь их индивидуальная нормальность сломана.
Тем не менее, эти люди находят в себе силы жить ради близких, ради своего профессионального долга, при этом все меньше надеясь на скорое завершение войны. Внутри этой группы развивается не только апатия, но и потенциал сопротивления, волонтерства, внутренней духовной эмиграции. Нужно не забывать,что мы говорим о 30 миллионах социально активных, образованных россиян, 70% из которых моложе 49 лет.
Неопределившиеся: кто они?
Это категория респондентов, которая на вопрос о поддержке войны затрудняется или отказывается отвечать.
Они не столь замысловаты, как противники войны; в среднем за год их доля составила 31%. Поскольку они не дают конкретного ответа на сензитивные вопросы, они не беспокоятся о своем ответе. Этих респондентов нельзя рассматривать как одну группу, поскольку в ней присутствуют фактически три подгруппы: те, кто склонен поддерживать войну, те, кто склонен ее отвергать, и действительно неопределившиеся.
В данных Хроник по большинству вопросов они стоят ближе к противникам спецоперации,но за счет других компонент в категории показатели у категории в целом не столь явно выражены.
Данную категорию стоит анализировать как феномен опросов военного времени – такой высокий процент “затруднистов” и отказников в опросах практически уникален. Она стала убежищем для противников войны, местом для тревожных сторонников войны и территорией для действительно не имеющих мнения по сложным вопросам. Последние имеют высокую долю не-ответов по большинству вопросов, не всегда даже сензитивного характера.
Эта группа была также детально описана исследователями Лаборатории публичной социологии.
Она представляет собой котел разрозненных противоречивых взглядов на различные аспекты, проявления и последствия войны. Люди, у которых эмоций гораздо больше, чем собственной позиции. Им трудно или невозможно определить позицию относительно важных для них и общества явлений. Но тем не менее, они отвечают на другие вопросы, не столь сензитивные и особо значимые, и это позволяет их все-таки приписать к порту войны или к порту мира. Эксперимент в начале марта, в ходе которого к вариантам ответа были добавлены вербальные альтернативы “затрудняюсь ответить” и “не хочу отвечать на этот вопрос” продемонстрировал, что в эту категорию перетекли, в первую очередь, противники войны.
Демографическое смещение: среди неопределившихся существенно выше доля молодых и существенно меньше людей старшего возраста, что также является подтверждением того, что в данной группе находятся противники войны. На протяжении всего периода измерений уровень отказов и затруднений в группе 18-29 лет составляет от 42 до 52%!
И результаты сравнительного анализа ответов смещены также в сторону противников войны.
Карта общества. Партия поддержки vs. партия непротивления
Одной из наших основных задач стало исследование структуры поддержки “специальной военной операции” – войны.
Понимая ее неоднородность, с первых волн исследований мы начали моделировать сегмент “ядро поддержки”, комбинируя основной вопрос с другими, подтверждающими материальность этой поддержки.
В предыдущих волнах использовались различные “контрольные” вопросы (готовность участвовать в военных действиях, жертвовать деньги на армию и пр.). Выделенное с их помощью ядро поддержки находилось в диапазоне 32–42% от общего числа респондентов.
Свежий пример из февральской волны 2023 года: комбинация положительного ответа на вопрос о поддержке и одного из следующих ответов:
отсутствие готовности к выводу войск из Украины и переходу к мирным переговорам без достижения целей, даже если Владимир Путин примет такое решение;
необходимость приоритетного расходования госбюджета на армию (а не на социальные нужды) в случае дефицита госбюджета;
моральное осуждение тех, кто уклоняется от участия в СВО;
необходимость уголовного преследования противников СВО, выражающих это публично.
Наиболее широкое пересечение наблюдается по первому критерию: доля тех, кто заявляет о поддержке “СВО” и не готов поддержать решение Путина о прекращении войны, составляет 38%. Если к этому добавить один из трех остальных критериев, то размер ядра окажется меньше (34%).
“Узкое” ядро поддержки (22%) составляют респонденты, которые не готовы поддержать потенциальное решение Путина о прекращении войны и выступают за приоритетное расходование средств бюджета на армию, а не социальные нужды в случае дефицита этих средств. По своему общему профилю, ответами на другие вопросы анкеты именно они соответствуют тому образу российского “агрессивного большинства”, указание на которое является частью базового нарратива большинства мировых СМИ.
Таким образом, убежденными сторонниками войны можно считать 38% респондентов (широкое ядро поддержки); еще чуть более 20%, заявляя о поддержке “спецоперации”, в ответах на другие вопросы не поддерживают про-военные политики и убеждения. Около 40% оставшихся респондентов не присоединяются к “нормативному” декларативному одобрению войны, но лишь четверть из них (10%) готовы открыто выразить антивоенную позицию. Анализ позиции тех, кто не выразил свое отношение к войне (затрудняется и не хочет отвечать), в разрезе перечисленных выше четырех дополнительных критериев поддержки позволяет утверждать, что около двух третей из них тяготеют скорее к неподдерживающим войну, а одна треть - скорее к одобряющим.
Между тем, поддержка войны является в России единственной официально допустимой позицией, а неподдержка ее стигматизирована и даже криминализирована, если она выражается публично. В этих условиях, есть необходимость проследить отношение респондентов к войне на двух уровнях: на декларативном уровне (в ответах на прямой вопрос) и на уровне поддержки конкретных политических решений и убеждений, имеющих про-военный характер. В результате, мы обнаруживаем, что помимо двух полярных групп – убежденных сторонников войны (38%) и ее прямых противников (10%), существует группа декларативной “поддержки”, не подкрепленной дополнительными про-военными аргументами (21%), и фракция уклонившихся от ответа на вопрос о поддержке войны (31%). Таким образом, если на декларативном уровне большинством в России является “партия войны” (59%), то на втором уровне мы обнаруживаем другое почти большинство (52%), которое можно было бы назвать “большинством непротивления” войне.
“Партия непротивления войне” включает в себя:
тех, кто лишь декларативно присоединяется к нормативной позиции “поддержки” (21%);
тех, кто уклоняется от выражения прямого отношения к войне, но при этом до дополнительным критериям близок к противникам войны (20%);
и, наконец, тех, кто не выражает прямой поддержки войне, хотя близок по своему профилю к сторонникам войны.
В отношении последней группы важно помнить, что поддержка войны является сегодня в России настолько навязанным социально суждением, что неприсоединение к ней на декларативном уровне не является нейтральной позицией. При том, что представители этой группы высказывают определенные про-военные предпочтения, они по каким-то причинам уклонились от декларации прямой поддержки “спецоперации”. Возможно, к примеру, что разделяя цели войны, они считают ее гуманитарные и экономические издержки слишком значительными или считают цели недостижимыми на данном этапе (“у России пока недостаточно сил”). Так или иначе, эта группа (как и предыдущая) не высказывает публично своего противоречивого отношения к войне, и в результате голос убежденного меньшинства – сторонников войны – оказывается безусловно доминирующим (38%).
Так или иначе, такой двухуровневый анализ позволяет утверждать, что за большинством декларативной поддержки войны прячется другое большинство – большинство непротивления ей.
Важно отметить, что не существует отдельных дискретных групп. Одна в другую переходит плавно, накапливая признаки соседней. Коллеги из Лаборатории публичной социологии говорят о сложном характере восприятия войны на уровне каждого человека: “бóльшая часть россиян поддерживает и не поддерживает войну одновременно. Отношение жителей России к войне имеет «лоскутный» и противоречивый характер и состоит из аргументов и нарративов как одной, так и другой стороны”. Но в нашей аналитике речь не о двух сторонах, поэтому мы и распределяем популяцию по относительно сложной карте, а не рисуем одну границу. Именно поэтому мы строим сегментации по различным параметрам, для того, чтобы моделировать группы, поведение (а не внутреннюю рефлексию) которых можно прогнозировать.
Что влияло на отношение к войне
На протяжении этого года мы пытались понять, какие факторы могут снизить поддержку войны.
Две группы факторов могли сработать: эмпатия к украинцам и влияние войны на ситуацию в стране и собственную жизнь.
Предположение, что проникновение реальной информации потерях с украинской стороны заставит людей критически посмотреть на источник страданий “братского народа”, оправдалось слабо.
Российская пропаганда находит “антидот” к любым событиям.
Ужас растерзанной Бучи в умах большинства россиян вытесняется невероятной, но своевременно предложенной версией об инсценировке страшных событий.
В феврале 2023 года мы задали вопрос о том, принесет ли благо украинцам возможная победа России. Среди сторонников войны 80% верят в такое благо (в целом по выборке таких 66%).
В июне наши респонденты отправляли виртуальные телеграммы простым украинским гражданам. Самым популярным содержанием (треть всех телеграмм) было выражение сочувствия, поддержки, призывам потерпеть, пока Россия их освободит и напоминание, что мы – братские народы.
Рационализация и тоннельное мышление не позволяет сторонникам войны принять картину агрессии, даже если она становится доступной.
Вторая группа факторов, которая должна была адекватизировать людей, – это собственные проблемы, вызванные войной.
Группы сторонников и противников войны по этому параметру различаются радикально. На противников войны негативные последствия повлияли гораздо сильнее. Вполне естественно, что уровень тревожности и страха у них выше. Но и сторонников войны эти объективные последствия не могут не задеть.
Означает ли это, что дальнейшее нарастание последствий войны будет приводить к ухудшению отношения к военным действиям? Не столь быстро, как можно было бы ожидать.
Адаптивность россиян к сложностям общеизвестна – особенно если они находятся под влиянием государственной пропаганды. Война и пропаганда создали определенную доминанту в восприятии. И объективно одни и те же неблагоприятные последствия воспринимаются по-разному у сторонников и противников войны.
Ресурс влияния войны на личную жизнь граждан определенно существует, однако работает он не всегда прямым образом.
Мы обнаружили, например, неожиданную зависимость: у тех, кто получает основную информацию о войне из телевидения, экономические последствия в качестве стимула снижения поддержки войны работают лучше. Видимо, расхождение картинки в телевизоре и реальных проблем для части населения создает более эффективную базу для пересмотра взгляда на войну.
Высшее образование у тех, кто испытал негативные последствия военных действий, не влияет на ухудшение отношения к войне, но влияет на готовность к перемирию. Этим людям в большей степени очевиден источник проблем, и потому они понимают, что войну надо останавливать.
Мобилизация прогнозируемая, реальная, вербальная и физическая
Динамика ответов на вопрос о готовности лично принять участие в войне – один из самых важных показателей динамики общественного отношения к ней. В начале лета прошлого года этот вопрос еще носил абстрактный характер: считалось, что война будет вестись силами профессионалов и контрактников. При этом доля заявивших о готовности к личному участию снижалась, а доля уклонившихся от ответа росла. Однако после объявления “частичной” мобилизации смысл вопроса резко изменился: участие из гипотетического превратилось в гипотетически-принудительное. Предполагалось, что мобилизация вызовет резкий спад уровня поддержки войны, а активное или пассивное сопротивление ей станет для Кремля главной проблемой.
Объявленная в сентябре “частичная мобилизация” стала для населения событием в чем-то даже более ярким, чем начало самой войны, которая мыслилась в тот момент как “спецоперация”, т.е. нечто, не затрагивающая непосредственно безопасность и благополучие большинства населения.
Об этом говорит эмоциональное состояние граждан в момент объявления о начале спецоперации год назад и в момент объявления мобилизации в сентябре 2022 года.
Мы писали в октябре: “Ближайшие недели и месяцы войны конвертируют это состояние (тревожности и шока) в более осознанное, обоснованное несогласие сначала с “частичной” мобилизацией, а следом и с самой войной”.
Наш прогноз не оправдался. Номинальная поддержка войны не падает. А готовность к мобилизации сопоставима с цифрами ее поддержки в конце сентября.
После объявления мобилизации уровень поддержки войны снизился до минимальных 52%, но всего через две недели начал возвращаться к изначальным уровням. При этом 49% респондентов заявили о поддержке мобилизации, а о готовности лично участвовать в военных действиях говорили в октябре 2022 года 45%.
К февралю 2023 доля готовых к мобилизации достигла 55%; причем 15% мужчин заявили о готовности добровольно идти на фронт, 40% — по приказу. И только 21% декларировали свою неготовность воевать (в мае прошлого года — 51%).
Разумеется, на это изменение повлияло то, что участие в мобилизации теперь рассматривается как юридически обязательное, но в то же время такие показатели свидетельствуют о принятии обществом новых мобилизационных норм и относительной лояльности им.
Тему мобилизации мы изучали с первых месяцев войны. На основании данных марта-мая 2022 мы подготовили детальный анализ уровня готовности идти в армию и факторов, которые на него влияют.
Декларация готовности к участию в спецоперации является не столько базой для прогноза добровольческого движения, сколько отражением общей лояльности к власти, Путину и самой операции, сформированной многолетней и актуальной сейчас пропагандой.
Еще весной было очевидным влияние информационной мобилизации.
Информационная мобилизация
На отношение к потенциальной мобилизации влияют предпочитаемые источники информации - те, к которым человек испытывает доверие. Если среди тех, кто доверяет государственным телеканалам, соотношение готовых и неготовых служить составляет 41% к 19%, то среди тех, кто им не доверяет, пропорция обратная: 17% к 43%.
Фактор доступа к цензурированным источникам информации резко снижает готовность людей участвовать в боевых действиях. Среди не знающих, что такое VPN (программное обеспечение, позволяющее обходить запреты на доступ к информации, введенные правительством РФ), соотношение готовых к мобилизации и отказывающихся от нее составляет почти 3 к 1 (39% против 14%), а среди пользователей VPN это соотношение противоположное – 1 к 2 (21% против 40%).
Свободный доступ к информации формирует уклонистов. Важно подчеркнуть, что служащие в российских силовых ведомствах особенно тщательно оберегаются от неподконтрольного контента.
Можно только констатировать, что информационная обработка потенциальных мобилизованных прошла более чем успешно. Готовность воевать возросла за эти 8 месяцев, несмотря на риски оказаться участником реальных боевых действий.
Главным рекрутером по-прежнему является телевидение: 63% мужчин, смотрящих телевизор каждый день, готовы идти воевать – против 39% из тех, кто не смотрит.
Данные подтверждают, что пропаганда внушила желание победы, экспансии, глобального самоутверждения России.
С большим энтузиазмом к участию в военных действиях относятся именно те респонденты, которые считают, что цели “спецоперации” не достигнуты, и потому не готовы поддержать потенциальное решение Путина вывести войска с территории Украины. Иными словами, ими движет идея реваншизма, достижения победы или хотя бы каких-то целей спецоперации.
Гордость за Россию и чувство долга переживали в октябре те, кто одобрял решение Путина о мобилизации.
Но все-таки готовность к мобилизации остается, в значительной степени, декларативной. Заметные материальные действия совершают лишь уклонисты – те, кто уезжает или скрывается внутри страны.
“Готовность к мобилизации” является естественным продолжением поддержки войны и лояльности Путину. Мы не видим очередей добровольцев. Основным двигателем контрактников зачастую является финансовая заинтересованность; для огромного количества мужчин обещаемые выплаты – недосягаемый в гражданской жизни доход. Именно на этот мотив рассчитывает массовая реклама службы по контракту.
Фазы войны. Образ будущего.
Доля поддерживающих войну в феврале 2023 года оказалась такой же, как в начале войны – 59%. Но было бы ошибкой видеть в этом “устойчивость” – между двумя одинаковыми цифрами лежит год драматических изменений в общественных настроениях.
Первая фаза. Шок и паника
Объявление специальной военной операции стало шоком для всех без исключения. Это был этап короткого единства между будущими группами-антагонистами.
Многие испытали панику – с привычными моделями инкапсуляции, лихорадочных закупок базовых товаров, продуктов и лекарств.
Это был месяц потрясения, переживаний, адаптации, определения личной тактики поведения и, что самое главное, формирования отношения к войне.
Активное наступление российских войск, продвижение к Киеву внушило уверенность в обещанной маленькой и победоносной войне.
Сформировалась группа воодушевленных и группа разгневанных, между ними – растерянные, замкнутые неопределившиеся.
Вторая фаза. Поляризация: воодушевление и гнев
Уже к середине апреля российские войска отступили, но психологически это не помешало воодушевлению сторонников войны длиться еще два месяца, поскольку пропаганда находила “облагораживающие” оправдания для “заминки” в победоносной войне (“стремимся избежать потерь среди мирного населения”, “создаются предпосылки для проведения переговоров”), а последствия экономических санкций оказались не столь страшными. Уровень поддержки войны существенно приподнялся - до 64-66%. В этот момент в ходе опроса респондентам предлагалось послать (воображаемые) “телеграммы украинцам”. Это были послания сильной великодушной стороны, обещавшей “младшим братьям” скорую помощь и освобождение (“Держитесь, мы вас спасем”). Ход операции должен был переломиться в пользу России. Противники спецоперации переживали гнев и отторжение. Прошла первая волна отъездов за границу.
Третья фаза. Рецессия
Третья фаза началась примерно с конца июня.
Длительность операции перешла границу психологических ожиданий продолжительности войны. Российскую армию преследовали неудачи на фронте. Материальные последствия войны становились все более ощутимыми. Снабжение, нарушенное паническим спросом, восстановилось, но цены выросли драматически. Закрытие предприятий, уход иностранного бизнеса, рост безработицы, подъедание выходных пособий. Происходили разнонаправленные процессы: адаптация к новой ситуации (на вопросы о материальном положении респонденты показывали некоторый позитивный рост); государство индексировало пенсии и прожиточный минимум; покупки к школе были компенсированы единовременной государственной выплатой.
Но из-за высокой степени неопределенности потребители замерли, и даже если средства оставались, их предпочитали сохранять.
Но 14% респондентов заявили о потере работы, 36% о снижении дохода и 56% – об экономии на продуктах питания. В июне поддержка войны упала на 9%, с 64% до 55%.
Накопилась усталость и апатия.
Летом произошло осознание, что это уже не операция, а полномасштабная война. В это время обострились слухи об объявлении военного положения и всеобщей мобилизации. Примерно с этого же времени от каждого выступления Путина или внепланового заседания Думы начали ожидать шоковых сообщений.
Четвертая фаза. Мобилизация
Четвертая фаза началась в конце сентября с шока от мобилизации.
Психологически мобилизация явилась даже более фрустрирующим событием, чем объявленная в феврале спецоперация.
Уровень тревоги, страха, шок, по данным Левада-Центра (иностранного агента), выросли с 43% в конце февраля до 70% в конце сентября 2022 года.
Началась вторая волна эмиграции – сотни тысяч человек экстренно уехали, спасаясь от мобилизации.
Плохо организованная мобилизация и последующая гибель первых мобилизованных продемонстрировали, что эта война касается не только украинцев.
Семьи массово теряли кормильцев – призванных и уехавших из страны; напряжение нарастало, люди ожидали продолжения мобилизационной кампании, закрытия границ.
Однако масштабы мобилизации оказались не столь катастрофическими. Отдельных рекрутов, мобилизованных с очевидными нарушениями, довольно скоро и с пиар-поддержкой вернули домой.
Военкомы не стояли у каждых ворот. Основные события происходили на периферии. К декабрю наступила адаптация. Часть спешно уехавших вернулась в Россию.
Несмотря на внешние признаки адаптации, общий настрой ухудшился, это заметно по настроениям усталости и тревоги. Произошел переход на другой уровень. Началась новая нормальность.
Впервые изменились даже условия проведения опросов. Поплыла генеральная совокупность – то есть, то население, на которое мы экстраполируем свои результаты.
Осела квота молодых мужчин, которую мы достигаем случайным образом. Военнообязанные стали значимо хуже отвечать на звонки с незнакомых номеров.
Пятая фаза. Погружение в топи войны
Восприятие войны происходит на фоне стабилизации экономического самоощущения населения. Паника первых месяцев давно улеглась.
Неожиданный рост личного оптимизма
Иностранный агент Левада-Центр показывает парадоксальный рост оптимизма.
“Рост числа тех, чья жизнь значительным образом не изменилась и кто уверен в завтрашнем дне, парадоксальным образом отмечается в периоды значительных экономических и политических трудностей. Это позволяет выдвинуть предположение, что негативный информационный фон формирует алармистские ожидания, которые, не реализуясь в полной мере, вызывают представление об относительной устойчивости своего положения и способности экономики безболезненно преодолевать кризисы”.
В опросах Хроник также зафиксирована парадоксальная стабилизация оценки респондентами своего материального положения, которую можно рассматривать как результат адаптации. Здесь интересно сравнение с данными коллег по Украине. Осенью 2022 года украинцы оценивали состояние экономики выше, чем осенью 2021 года.
В этом явлении определенной анестезии проявляется эффект доминанты войны. Основные чувства, которые порождает война, работают как призма, влияя на восприятие других измеряемых параметров. В случае России, негативное или позитивное отношение к войне может влиять на оценки материального положения и других параметров. Ухудшение состояния экономики происходит постепенно, и на фоне войны чувствительность притупляется. А вместе с ней притупляется и критическая рефлексия.
Сторонники и неопределившиеся
Слабая динамика позитивных чувств сторонников войны внешне выглядит так, как будто у них не наступает сомнений и разочарования.
Страх, тревога нарастают, усталость тоже – но скорее как параллельная реальность.
Внутренние проблемы в стране оказываются вне фокуса внимания сторонника войны, даже если они имели место. Война все списывает, критичность снижается.
Массовая готовность к мобилизации как обреченность, периодический парадоксальный рост позитивной субъективной оценки материального положения собираются в образ “новой нормальности”, смоделированный и внедренный тотальной пропагандой, хорошо усвоенной людьми и дополненный добровольной рационализацией событий.
Произошло принятие войны. Как пишут коллеги из Лаборатории публичной социологии: ”война в представлении большинства россиян стала неизбежностью, как плохая погода, не поддающаяся влиянию индивидуальных воль простых россиян, реальностью”.
Противники войны
Основная динамика смены настроений касается лагерей сторонников войны и неопределившихся, потому что лагерь противников войны испытывает примерно одни и те же негативные чувства: потери контактов с близкими, утраты Родины и личного будущего. Разрыв социальных связей, потеря надежд, планов на будущее продолжаются непрерывно. Это стало фоном их непростой жизни в воюющей стране. Негативные настроения нарастают. Динамика проявляется разве что в снижении остроты негатива и росте апатии.
Статус противников войны, находящихся в изоляции в России, и попыток “отмены русских” за рубежом не позволяет сегодня опираться на них, как на ресурс для исторических перемен. Это не отменяет уважения к этим людям и огромной важности любых форм сопротивления.
Реваншисты
Результаты февральского опроса 2023 года показывают, что война стала воронкой, куда основная часть россиян затягивается все глубже.
В октябре 2022 года и феврале 2023 года респондентам задавался вопрос:
Если Владимир Путин примет решение вывести российские войска с территории Украины и начнет переговоры о перемирии, НЕ достигнув изначальных целей, вы поддержите или не поддержите такое решение.
Получилась редкая в исследованиях ситуация, когда одновременно вырастают доли двух противоположных позиций:
Поддержка вывода войск с момента объявленной мобилизации в сентябре до февраля 2023 года выросла с 30% до 40%, неподдержка выросла с 35% до 47% за счет сокращения доли затруднившихся ответить – с 29% до 13%.
Тот факт, что растет доля людей, которые хотели бы остановить войну, не удивителен: мы видим это в данных уже давно. В апреле таких людей было 19%, а сегодня уже 40%.
До последнего времени казалось, что расти может только доля тех, кто хочет остановить войну.
С самого начала исследований войны мы понимали, что необходимо искать более точную альтернативу прямому вопросу о поддержке. Мы писали в апреле:
“Есть смысл в смещении фокуса (с поддержки спецоперации) на анализ поддержки и неподдержки прекращения военных действий. В существенной степени это инверсия первоначального вопроса о поддержке, который превратился в почти бесполезную мантру”.
Прорыв этого вопроса сегодня в том, что с октября на 12% выросла доля тех, кто не согласился бы с таким решением, даже если бы его принял Путин.
Это новый феномен: война становится самостоятельным субъектом, отделяясь от Путина.
То есть половина жителей России настроена на продолжение войны “до победного конца”. Означает ли это снижение лояльности Путину? Очевидно, нет, поскольку эти люди, в большинстве своем, считают, что выборы президента в 2024 году проводить нецелесообразно. Также среди них больше тех, кто считает, что сменяемость власти приносит больше вреда.
Далее в тексте мы будем называть эту группу “реваншисты”. Они выражают бòльшую, чем остальные респонденты, готовность участвовать в военных действиях. Надо отметить, что реваншисты, в силу смещения во взрослый возраст, имеют большую пропорцию тех, кто не подлежит мобилизации. Они хотели бы больше денег потратить на спецоперацию, а не на социальные расходы, и осуждают уклонистов.
Реваншисты составляют 66% тех, кто поддерживает войну. Это еще раз подтверждает то, что треть номинальных сторонников являются неустойчивой, инерционной, социально-конформистской частью поддержки войны.
Мотивы продолжать войну
С каждым месяцем число принесенных жертв – человеческих, экономических и других – растет. Возникает сакраментальный вопрос: “ради чего все это было, если мы сдадимся, не достигнув наших целей?”
Нарастает проективный страх, что если российские войска отступят на рубежи февральской границы, то украинцы, которые уже понесли огромные жертвы, не остановятся и придут на нашу землю.
56% респондентов в целом уверены, что украинцы вторгнутся в Россию. Среди реваншистов таких 69%. А в группе тех, поддержал бы решение Путина о прекращении войны, эта доля составляет всего 12%.
Также существует рационализация о том, что НАТО руками украинцев осуществляет изначально запланированное вторжение.
Еще одним мотивом все еще является порыв не только “встать с колен”, но и доказать всему миру, что Россия – субъект мировой политики. Эти люди испытывают гордость и воодушевление. 80% из них испытывают чувство справедливости, 77% верят, что возможная победа России принесет благо самим украинцам.
При этом 53% реваншистов чувствует страх; это может быть страхом возмездия за вторжение в Украину и массовые жертвы. Видимо, проблемы нарастают. В декабре Путин поручил правительству изучить вопрос о системной работе по лечению последствий посттравматического синдрома у военнослужащих и их семей. А в начале марта рабочей группе по вопросам спецоперации было поручено проработать вопрос о единых правилах установления группы инвалидности для участников СВО.
Войну продвигают как источник социальных льгот, освобождения от кредитов и заработка. Количество запросов в Яндексе и Google относительно компенсаций, льгот, зарплат контрактников и единовременной выплаты за погибшего родственника непрерывно растет.
20-25% населения России еле выживает – отсутствие “образа будущего” не является для них чем-то новым.
Войну “продают” как источник помилования. 58% населения в целом поддерживает практику призыва заключенных. Это связано, видимо, с предложенной логикой: чем больше рекрутируют заключенных, тем меньше заберут наших родных. В группе реваншистов эту практику поддерживает 77%.
Таким образом, мы наблюдаем 50 оттенков причин непротивления войне и постепенного затягивания в нее совершенно разных групп по разным основаниям.
Но это состояние «погружения в войну» вряд ли можно рассматривать как некое новое долгосрочное равновесие. Как было показано выше, вопреки расхожему представлению, поддержка войны является не консолидированной, но в большой степени декларативной и навязанной. За фасадом декларативного про-военного большинства скрывается большинство «непротивления». Доля тех, кто поддержал бы решение Путина о немедленном выводе войск, растет параллельно с долей тех, кто бы его не поддержал. Консолидация реваншистских настроений соседствует со значительным и сохраняющимся потенциалом демобилизованности, наиболее ярким признаком которого является толерантность к «уклонистам». Дальнейшее нарастание издержек войны и отсутствие успехов на фронте будут вновь и вновь испытывать временное равновесие и «декларативную поддержку» на прочность.
Образ будущего, которого нет
В октябре мы задали вопрос о чувствах, которые вызывает будущее России.
Они, конечно, различаются у сторонников и противников войны. Надежда - единственное, что их отчасти объединяет. Есть ли надежда на будущее?
Будущее сегодня – это, конечно, мир. Но до него еще нужно дожить.
Война затянулась, и предполагаемая респондентами продолжительность войны выросла тоже – с нескольких месяцев до года и больше, – что напрямую влияет на отношение к войне и уверенность в победе.
Предполагаемая продолжительность войны
Чтобы протестировать восприятие будущего, мы спросили респондентов: если спецоперация не закончится до 2024 года, следует ли проводить выборы президента. 46% сказали “нет” (не время тратить ресурсы на очевидный результат), а 37% считают, что следует.
Другие 46% полагают, что сменяемость власти, в принципе, принесет больше вреда, и только 19% – что больше пользы. 35% затруднились ответить; не исключено, что даже не поняли, что такое сменяемость.
Мы попытались измерить, насколько в представлениях людей война ассоциирована с Путиным и есть ли надежда, что в случае смены власти война закончится. “Если Россией будет руководить другой человек, не Владимир Путин, как вы думаете, спецоперация продолжится или она будет прекращена?”.
Сложно представить ситуацию, что страной будет руководить “другой человек” и как это повлияет на исход войны, поэтому 36% затруднились ответить, а 9% дали другой ответ, но 40% против 19% все-таки предположили, что война продлится, несмотря на смену президента. При этом чем более длительной войны респондент ожидает сегодня, тем меньше он верит, что она завершится в результате смены лидера. Война, выглядевшая поначалу личной инициативой Путина, по мере “погружения” общества в войну все более предстает как самостоятельная данность, рамка существования.
Пока что будущее остается максимально неопределенным, и в этом основная причина тревожности. Нет определенного образа победы – на протяжении всей войны опросы подтверждают неустойчивость целей в сознании респондентов. И хотя все больше респондентов называют какие-то цели, системности в их ответах все меньше.
Вот цели, полученные в открытом вопросе 28 февраля – 1 марта 2022 года. Несмотря на то, что войне нет и недели, репертуар достаточно богатый. Недоумение противников войны (50% из них затруднились ответить) будет сопровождать их весь год.
А вот ответы на такой же открытый вопрос, заданный год спустя, в феврале 2023 года.
Вопрос: В вашем понимании, какова конечная цель военной операции России на территории Украины? Респонденты, готовые участвовать в военных действиях, отдавать бюджетные деньги на войну, посылать своих родных на фронт, вместо ответа о целях говорят о том, почему цели не достигнуты: “плохое командование”, “плохое снабжение”, “коррупция” и “воровство”, “недооценили противника”, “излишний гуманизм”, “Украине все помогают”.
Чтобы понять образ будущего, посмотрим на представления о том личном благе, которое может принести будущая победа. Победа, в которую в середине года верили 82% наших респондентов.
Вопрос: Как вы полагаете, принесёт или не принесёт возможная победа России в военной операции в Украине какое-либо благо лично вам? Если принесёт, то какое?56% респондентов ответили “нет, не принесет”
Те 29%, кто сформулировал ожидания личного блага от победы, дали следующие ответы.
Половина суждений – это желание вернуться назад, туда, где еще не было войны.
Мечта о будущем как о возвращении к прошлому.
Основные выводы
Поддержка войны стабильна на протяжении всей войны – 55-60%. При этом осознанная поддержка оценивается в 32-42%, в феврале 2023 года – 38%.
Основное состояние общества, если говорить о большинстве, это непротивление войне. Эта группа составляет 55%.
Общество поляризовано, группы-антагонисты не обмениваются своими представителями. Группа неопределившихся по своему профилю скорее относится к противникам войны. Остальная часть имеет минимальную мобильность Противники изолированы, дискриминируемы, неоднородны. Убеждений не меняют, сохраняют негативный настрой. Их 30%.
Факторы влияния на отношение к войне: информированная эмпатия и субъективные негативные последствия войны. Последние работают, но не радикальным образом. На поддержку войны влияют разнонаправленные процессы, которые поляризуют общество.
Вербальная готовность к мобилизации растет, но в основном “по приказу”. Показатель добровольной мобилизации стабильный, однако очередей в военкоматы нет.
Война проходит свою пятую фазу – погружения в войну. Половина жителей России хотят продолжения войны и не готовы поддержать Путина, даже если бы он принял решение вывести войска с территории Украины и начать мирные переговоры. Мотивов для этого несколько; продвигаемые пропагандой цели далеко не главные. Другая половина приготовилась жить в условиях новой негативной нормальности.
Образ будущего и четких целей войны отсутствует. Нет понимания того, как могут выглядеть победа и поражение. Образ войны отделяется от Путина и все больше воспринимается как неизбежная данность.
Источники: